Елизавета Алексеевна Арсеньева

Елизавета Алексеевна Арсеньева — бабушка поэта. То, что она Столыпина, Елизавета Алексеевна помнила всегда и в трудные минуты рассчитывала прежде всего на свою родню: рослую, рассудительную, оборотистую, не обделённую решительностью и мужеством.

У батюшки Алексея Емельяновича, помещика властного, разбогатевшего на винных откупах, избиравшегося Пензенским губернским предводителем дворянства, Елизавета была старшей дочерью. Родилась она в 1773 году, а за ней ещё десятеро Столыпиных — три дочери и семеро сыновей. Будто освобождая родовой капитал от винного духа, стали братья Елизаветы не дельцами, а деятелями. Александр — адъютант Суворова и герой Аустерлица, Николай — генерал, ревнитель военного просвещения, Дмитрий — тоже генерал, учёный-историк, Аркадий — обер-прокурор Сената, друг Сперанского, Афанасий — герой Бородинской битвы.

Елизавете Алексеевне по женскому своему естеству не дано было показать характер на поприще служебном. Но было другое — семейное, где показывала себя столыпинская закваска.

Замуж она вышла по тем временам не рано — в 21 год. Говорят, браки на небесах совершаются, но гвардии поручик Михаил Васильевич Арсеньев скоро понял, что довольно суровая, хозяйственная, «до некоторой степени неуклюжая» Елизавета не очень похожа на жену, которая с каждым мужниным капризом согласна и всякое увлечение простить может. На домашний театр, на представления и маскарады, которые и батюшка её любил, Елизавета Алексеевна не серчала. Но на исходе 1809 года, когда уже Арсеньевы прочно обосновались в купленных ими Тарханах, когда единственной дочери Маше было уже пятнадцать лет, в театре этом действие вдруг быстро повернуло к настоящей трагедии.

Видно, не на шутку влюбился Арсеньев в черноволосую стройную соседку, коли на отказ ее приехать на новогоднюю елку и домашний спектакль ответил такой крайностью. Предания по-разному гласят, как это было, но так или иначе в ночь с 1 на 2 января 1810 года в разгар новогоднего веселья принял Михаил Васильевич яд и оставил жену вдовой. Сделалось ей дурно, но, придя в себя, тотчас уехала с дочерью в Пензу и пробыла там шесть недель, не делая никаких поминовений.

Так обиделась на покойника, что первое время даже хотела дочь их общую от себя отослать в Петербург, в Смольный институт. Да скоро одумалась и всю нерастраченную любовь перенесла на хрупкую болезненную Машу. Как бы ей, уже заневестившейся, и в девках не засидеться, да и не промахнуться с мужем!

Не засиделась. Влюбилась горячо, по-арсеньевски в редкого красавца, обаятельного, сведущего в «науке страсти нежной» отставного капитана Юрия Петровича Лермонтова и стала его женой. Елизавете Алексеевне же красота эта как угроза семейному очагу, да и беден кропотовский помещик. Словом, невзлюбила она зятя и не последнюю роль сыграла в том, что короткая семейная жизнь Лермонтовых стала несчастливой. Хозяином в Тарханах при такой властной теще Юрий Петрович никак не мог стать.

Начались раздоры, слезы, обиды, долгие отлучки молодого мужа в тульское имение. А природа свое брала, и вот уже предстоит Марии Михайловне осенью 1814 года родить. Хитрость вроде небольшая, в семье Столыпиных одиннадцать детей друг за другом на свет благополучно на свет явились. Но здесь Елизавета Алексеевна забила тревогу. Хрупка, болезненна будущая мать, и, как ни хлопотно, нужно в Москве рожать под присмотром лучших врачей. Добилась своего. В ночь со 2 на 3 октября 1814 года в доме напротив Красных ворот благополучно разрешилась Мария Михайловна сыном, которого при крещении нарекли Михаилом.

Так в жизнь Е. А. Арсеньевой пришёл человек, беззаветное служение которому станет смыслом всего её существования.

«Нет ничего хуже, как пристрастная любовь, но я себя извиняю: он один свет очей моих, все моё блаженство в нём». Это будет написано Елизаветой Алексеевной много лет спустя, в январе 1836 года. Лучше и точнее не скажешь.

Мише не было трёх лет, когда 24 февраля 1817 года его мать скончалась от чахотки. Елизавета Алексеевна не отдала мальчика Юрию Петровичу, не имевшему возможности дать ребёнку того, что гарантировало попечение Арсеньевой. Сколько сил, упорства, жестокой решительности приложила, чтобы настоять на своём, обрести право безраздельно самой любить! Но «ужасная судьба отца и сына — жить розно и в разлуке умереть».

Наверное, понимала это Елизавета Алексеевна и, чтобы прогнать такие мысли, всё старалась делать, лишь бы не дать ребёнку почувствовать своё сиротство. Не потому ли, как подрастать стал Мишель, со всей округи собрала Арсеньева его сверстников. Кроме совместной учёбы, игр, по старой тарханской традиции и спектакли домашние ставили. Шум, хохот, возня — всё стерпит бабушка, лишь бы внуку ненаглядному хорошо было. И болезненность, от матушки доставшуюся, осилить можно — кавказские воды, питание здоровое, вольный деревенский воздух. Педагогикам неучена была Елизавета Алексеевна, но чутьём любящей души понимала, что не спешит отпускать внука в казённую учёбу верно: уютное домашнее детство, будто бальзам на душу, уязвленную сиротством.

Биографию М. Ю. Лермонтова пересказывать нет нужды, но, не забывая первостепенности его фигуры, обратим особое внимание на роль бабушки в том, что так, а не иначе многое складывалось в судьбе гения.

От её выбора многое зависело. Куда ехать учиться Мишеньке? Думала совета и поддержки у братьев просить — не успела. Смерть будто всё время подкарауливала: один за другим ушли Аркадий и Дмитрий Столыпины.

Сама решила — в Москву, в университетский пансион. Решила, конечно, полупансионером, чтобы хоть после занятий взор бабушкин радовал. Дальше решать всё самой было мудрено… Рос стремительно Михаил Юрьевич — умом, душой, сердцем. Однако каждый следующий выбор внука сначала будто ощупывала хозяйским пристальным взглядом. Ему учиться в университете и юнкерской школе, ему служить, а ей проверять, сможет ли достойно деньгами помочь, удобно ли будет с жильём и вообще, как, в случае нужды, «соломки подостлать».

Кто знает, думала ли Елизавета Алексеевна, особенно когда возмужал Михаил Юрьевич, стал военный мундир носить, что назойливой будет её опека? Тем не менее, рано списавшая себя в старухи Арсеньева весьма доброжелательно воспринималась товарищами Лермонтова: «Все юнкера знали её, все уважали и любили. Во всех она принимала участие, и многие из нас часто бывали обязаны её ловкому ходатайству перед строгим начальством».

Ещё свидетельство: «Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Даже молодёжь с нею не скучала, несмотря на её преклонные года».

Но вот главное, самое для неё дорогое. Уже корнетом лейб-гвардии гусарского полка Лермонтов писал А. Верещагиной: «Не могу вам выразить, как огорчил меня отъезд бабушки. Перспектива остаться в первый раз в жизни совершенно одному меня пугает».

Расставались они ненадолго и почти всегда не по собственной воле. Поэзия, роль которой в жизни внука Елизавета Алексеевна не сразу поняла, кроме гордости за него, стала неожиданно доставлять и горести. Совсем не ожидала, что за стихи «Смерть поэта» в феврале 1837 года другого, её единственного поэта — подумать только! — арестуют и на Кавказ переведут. Какие бы объяснения ни находили потом лермонтоведы довольно скорому прощению царём поэта, все-таки главными были бабушкины слёзы, отчаянные прошения, поднятая ею на ноги близкая и дальняя родня, имевшая вес при дворе.

После возвращения Михаила Юрьевича с Кавказа 1838-1839 годы были для Арсеньевой относительно спокойные. И всё же в Тарханы не уезжала: как бы чего ни случилось. Успехи поэтические — в радость; одна забота, как бы не женили Мишу, не отняли.

Отняла его дуэль с Э. Барантом в начале 1840 года и приказ о переводе в Тенгинский пехотный полк. Они расстались в мае и больше никогда не виделись. Долгая весенняя распутица 1841 года помешала добраться из Тархан до Петербурга, где был в последнем своём отпуске Михаил Юрьевич.

И всё же из глуши пензенской Елизавета Алексеевна продолжала хлопотать о прощении, надеялась, что вырвется наконец внук из-под военного ярма. Мысли их совпадали. В одном из последних писем читаем: «Я всё надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощение, и я могу выйти в отставку».

Надеялся, а сам будто видел, как случится на самом деле.

                В полдневный жар в долине Дагестана
                С свинцом в груди лежал недвижим я.

Он — знал. Она — нет. Известие о смерти М. Ю. Лермонтова застало Арсеньеву в Петербурге, куда она приехала всё с теми же мольбами о внуке. Глядя на Елизавету Алексеевну, поэтесса Е. Ростопчина писала:

                Но есть заступница родная,
                С заслугою преклонных лет.
                Она ему конец всех бед
                У неба вымолит, рыдая.

Не вымолила. Выплакала свои старые очи, так что веки глаз не поднимались. Но разве могла бросить единственного, любимого там, в кавказской земле? 22 апреля 1842 года тело поэта навсегда обрело покой в часовне родных Тархан. Что была теперь жизнь для Елизаветы Алексеевны? Её не стало 16 ноября 1845 года.